Вместо сказки я просила маму: «Расскажи, как раньше жили?» Прижималась к тёплому родному плечу, слушала, затаив дыхание. О том, как она – девочка Галя – идёт одна по таёжной тропинке, а на огромных деревьях прячутся беглые зэки. Плачет всю дорогу от страха, не зная, кого больше бояться – людей или диких зверей.

Её дорога до школы – 18 километров от спецпосёлка Усть-Гаревая (что на Вишере) до Вёлса. В ссылку на неосвоенный север тогдашней Пермской области она попала семимесячной крошкой вместе со своими родителями и старшими сёстрами. Прожила там 15 лет. Реабилитацию получила в 1996 году.

Раскулачивание

Долгое время я считала, что название Гаревая пишется через «о», от слова «горе». Горестной была интонация, когда мама и мои тёти вспоминали о своём детстве. Бабушка и дедушка об этом времени практически не говорили. Обрывки нитей семейной истории начал собирать мой сын Илья. Связующими звеньями служат архивные данные, интервью, аудиозаписи бесед наших старших родственников.

Нить родословной тянется из Ирбитского края, деревни Моторино. Иван и Фёкла Моторины растили детишек, хозяйство вели крепкое, сообща с семьёй брата Ивана. Но налаженная жизнь оборвалась в одночасье. Ворвались в дом в кожанках, с наганами. Хозяина дома нет, только жена с тремя малыми детьми. С криком, плачем Фёкла сгребла в охапку дочек и сына, и вытолкали их с родного крыльца. А во дворе вовсю уже хозяйничают: скот из хлева выгоняют, крестьянский скарб на телеги грузят… «Ох коровы как ревели, когда их угоняли, душа разрывалась на это смотреть», – спустя десятилетия со вздохом обронила бабушка Фёкла в разговоре с внучкой.

Чтоб не умереть с голоду

Третьей дочери Моториных – моей маме – не довелось родиться в светлом, добротном родительском доме. Она увидела свет на спецпоселении, в пересылочном пункте.

Казалось бы, ещё недавно здание ирбитского пассажа гудело от торгового люда, ломились прилавки богатейшей ярмарки. А в 1930-м пассаж гудел от стонов и плача согнанных сюда со всей округи людей с ярлыком «враг народа». Вместо прилавков – грязные, сырые закутки да нары. Трудоспособных ссыльных каждый день угоняли на работу на завод по производству кирпичей. Паёк давали – чтоб не умереть с голоду. Живы, семья вместе – и этому были рады. А в часы перед сном не покидали думы о своём хозяйстве, трудно было понять, поверить, что уже бывшем. Хозяйство на двоих с братом у Ивана было большое: земли пахотной и покосной семь десятин, молотилка, четыре лошади, коров дойных семь-восемь голов держали, телята, прочий мелкий скот, ещё и кожевенное производство было налажено. До зари вставали, после заката ложились, вся жизнь в труде проходила.

Выгрузили в тайге

Не успели Иван с Фёклой порадоваться новорождённой дочке Галине, как пришлось схоронить сына. С тремя дочерьми отправили их в трудовую ссылку на лесозаготовки. «В Красновишерске погрузили нас на шитики, это такие большие лодки, – вспоминает дочь Александра Моторина. – Вверх по течению тянули их лошадками. Они шли ближе к берегу, а там дно всё каменистое. Мужчины с шестами стояли, отталкивали эти лодки от берега или с мели».

Выгрузили семьи на крутой берег, кругом тайга. Стали рыть землянки. «Так, в землянки, как в гнёздышки, вечером все уложатся. А утром, смотришь, одного вытаскивают – помер, другого… Детей много умирало. И было много ленинградцев с нами. Семья врачей запомнилась. Им, не знавшим деревенского труда, ещё труднее было», – продолжает Александра.

Банька Сталина

Иван Моторин среди прочих крестьянских ремёсел владел ещё и плотницким делом. Стали дома строить, налаживать жизнь в таёжной глуши. Родилась у Моториных четвёртая дочь. Как ни тяжела была работа на лесоповале, сердце грела одна мысль – что семья цела. Ведь рядом то одного заберут без суда и следствия, то другого…

Как-то раз пошёл Иван в баньку по-чёрному со своим же соседом. И вырвалось у него от души: «Хороша банька, вот бы Иосиф Виссарионович с нами попарился». Только домой пришёл, глядь, а за ним уже идут! Он в окно и бежать. В тайге укрылся, потом два брёвнышка сколотил и ночью ушёл на них вниз по Вишере. Побеги на спецпосёлках не были редкостью.

«Где твой мужик? Говори! Пристрелим сейчас и тебя, и твоих щенят!» – орали на Фёклу сотрудники НКВД. Насмерть перепуганная женщина на пол упала, как в припадке, колотится, кричит: «Не знаю. Ничего я не знаю». Дочери вторят матери. Так расправы избежали.

Трудились и женщины, и дети

Женщины трудились в основном на лесосплаве. «Привозили брёвна, складывали на берегу. Потом, когда весна придёт, скатывали их в Вишеру, – рассказывает Галина. – Брёвна застревали на берегах, островках. Женщины, чуть не по горло в воде, баграми их сталкивали. Вода холодная, мёрзли, тонуло много народу».

И дети трудились. «На покос ходили. Сегодня – Моторино поле, завтра – Прошкино поле, так, по фамилиям мужчин, поля называли, дружно все трудились, – продолжает рассказ Александра. – Нас с Галей ещё «красными пахарями» сделали. За плуг поставили, а лошади большущие! То плуг сильно нажмёшь – вытащить не можешь, то лошадь выскочит. Ну какие мы пахари?»

Или отправляли кедровые шишки собирать. Идут девчонки по тайге, одна другой говорит: «Я боюсь», другая в ответ: «Ты не говори, что боишься. Давай песни петь! Или колотить обо что-нибудь. Тогда не будет страшно».

Одни валенки на двоих

Начальную школу окончили в Гаревой. А дальше учиться ходили за 18 километров, в Вёлс, там квартировали неделю. Валенки – одни на двоих. Одна сестра зимой уйдёт вслед за почтовыми санями, валенки с почтой обратно посылает. В них другая сестра до школы добирается. Весной, осенью по берегам Вишеры шли.

«Я ходила одна. Моего возраста, видимо, не было больше учеников, – вспоминает Галина. – Как-то иду осенью по тропиночке через лог, а впереди – огромный пень, обросший весь. Я думала – медведь! Как я ревела со страху!»

Самая старшая сестра выбралась из ссылки в фельд-шерскую школу, в Соликамск. А младшая ещё не доросла до школьного возраста.

Сохраняя жизнелюбие

Логично было бы подумать, что ожесточилась, озлобилась от такой жизни Фёкла. Но нет, жизнелюбие она сохранила. Любая работа спорилась у неё с песнями и прибаутками. За это её односельчане любили. И когда стал свататься к ней вдовец Гавриил Прошкин, сказал: «С ней мне легче будет прожить». У него двое сыновей, у неё четыре дочери. Всех, как говорится, на ноги подняли. В 1947 году получили справку об освобождении из трудовой ссылки. С родным отцом Иваном дочери увиделись уже будучи взрослыми.

Место памяти

Нить рода Моториных продолжается. Сейчас мы, внуки Фёклы и Ивана, рассказываем уже своим внукам, «как раньше жили». А в августе этого года я с сыновьями и внучкой отправилась на Вишеру. Давно нет посёлка Усть-Гаревая, он растворился в таёжной растительности ещё в середине прошлого века. Но хотелось увидеть место, где узлом связалась история семьи и всей страны.

На лодках-челдонках поднимаемся вверх по реке. Меня терзает мысль, что лодочники могут высадить нас на любом крутом берегу, объявив его Гаревой. Причаливаем, забираемся по узкой тропочке на берег и видим табличку «Усть-Гаревая». Этот памятный знак с информацией о спецпереселенцах установлен участниками поисковой экспедиции «По рекам памяти».

Мы на том самом месте. Трава в рост человека. По заросшим возвышенностям угадываются места строений. Тишина. Простор. И юная берёзка посреди поляны трепещет зелёными листочками.

Лариса Широких

---