Расстрел без доказательств

В период «большого террора» 1937‑1938 годов в Добрянском районе политическим репрессиям были подвергнуты сотни жителей – от рабочих и крестьян до руководителей завода и района. Немало «вредителей» и «шпионов» нашлось среди верующих.

В тот период были расстреляны бывшие и действующие священники церквей Добрянского района: Андрей Выголов (с. Дивья), Николай Молчанов и Алексей Орлов (Добрянка), Варфоломей Сосунов (Лунежки), Яков Угольников (Красная Слудка), Сергей Удников (Полазна), Яков Чебыкин (Таборы). Оставшиеся получили по 10 лет лагерей. Репрессии коснулись не только православных, но и старообрядцев.

Усть-гаревская Христо-Рождественская церковь. В 1937 г. органами НКВД был репрессирован её настоятель, 61-летний священник Михаил Романов. По постановлению «тройки» при НКВД Свердловской области, осуждён к 10 годам лагерей. От подписи протокола отказался. Умер в заключении (возможно, расстрелян) в 1938 г.

«Под предлогом  праздников»

Старообрядцев (староверов, «кержаков») у нас проживало много. Так сложилось исторически. Крепкие, часто зажиточные приверженцы старых, дониконианских, канонов в православной вере жили как в Добрянке, так и в ближайших деревнях. Особенно много – в Сенькинской и Усть-Гаревской волостях. Как раз Усть-Гаревой касалось раскрученное сотрудниками НКВД в 1937 году дело «О контрреволюционной повстанческой группе старообрядцев».

По данным протоколов обыска, у единоличника, сына бывшего «крутого торговца и спекулянта» П.К. Дозморова были найдены три новых ножа; у отца и сына Петровых – две гранаты, четыре боевых патрона с обоймой, пять винтовок, револьвер «Наган» и более двухсот патронов, а у бывшего кулака С.Е. Пьянкова – револьвер «Смит-Вессон» без патронов. Всего по этому делу проходило семь человек. Кроме вышеуказанных лиц, фигурировали К.С. Чудинов, К.Е. Катаев и С.М. Баранов. Все – жители Усть-Гаревского сельсовета, все старообрядцы и все были приговорены к расстрелу.

Как указывалось в обвинительном заключении, все арестованные «являются активными членами антисоветской контрреволюционной повстанческой группы, существующей в Усть-Гаревском с/с. (…) Под предлогом религиозных праздников и обрядов устраивают различные сборища, на которых предварительно договариваются о формах и методах борьбы».

«Свидетели»

На допросах арестованные будто бы чистосердечно признавались в том, что приобретали оружие «для борьбы с существующим строем», а «свидетели» рассказывали, что они же в очередях за хлебом при всех возмущались: мол, раньше «жилось лучше, всего было много, а у Советской власти всегда нет ничего, вечно стой в очереди и ничего не получишь».

А тайный агент НКВД «Сигнал» сообщал: «Я, говорит Дозморов, делал так: бедняк приводит к моему жеребцу маток, я ставил их на косогорье, а жеребца под гору, и случка происходит на половину, а зажиточным и середнякам матку ставил под гору, а жеребца на гору и случка производилась полностью». Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Как «находили» оружие

В конце 50-х годов пересмотром усть-гаревского дела занялись следователи КГБ.

Всплывали различные факты. Так, сразу же после ареста односельчан в Усть-Гаревой и соседних деревнях по домам пошли разговоры о том, что никакого оружия у задержанных не было, что его им подложили во время обысков сами «милиционеры». Эта версия заинтересовала сотрудников КГБ, и они отработали её по полной.

По воспоминаниям жены бывшего усть-гаревского милиционера А.А. Плюсниной, незадолго до ареста Петровых к ним домой, в отсутствие мужа, приезжали два «милиционера», которые оставили в доме какие-то мешки и предупредили, чтобы никто их не трогал. Но когда «гости» покинули дом, Плюснина с матерью не удержались и пощупали мешки. В них было оружие. «В ту же ночь приезжие сотрудники милиции и мой муж забрали с собой мешки и ушли, а куда не знаю, – вспоминала свидетельница. – А на утро по селу пошли разговоры среди жителей, что ночью арестовали Петровых Кирьяна и Мартемьяна, что якобы нашли у них оружие. Жители же села в разговорах между собой сожалели о том, что Петровых арестовали, никто компрометирующего за ними ничего не замечал». Вспомнила она и предупреждение мужа, чтобы меньше болтала, ибо на дворе такое время, когда «арестовывают за слова».

О том, как в их доме в 1937 году «находили» оружие, рассказала сноха К. Петровых Пелагея. По её словам, сотрудники НКВД заранее знали, где что лежит, потому что всё сами же и подложили. Они уверенно отправились под дом через лаз, который прорыли под нижним венцом дети, там сразу же нашли две лежащие на завалинке и чуть присыпанные землёй винтовки, а затем, пошарив рукой в песке, нашли и третью с патронами. «После этого милиционер спросил меня: «А где же ещё патроны?» – рассказывала П.Ф. Петровых. – На что я ответила так же, как раньше: «Если знаешь где, так найдёшь. (…) Он покопал землю рукой и достал мешочек с патронами». По данным свидетельницы, никогда никакого оружия в их доме не бывало. «Даже если бы было под полом, как оказалось, то дети, которые там постоянно играли, его давно бы нашли», – вполне резонно говорила она следователю КГБ.

«Я такого не помню»

Интересные сведения выяснились и при допросах понятых. Когда один из них обратил внимание сотрудников НКВД на то, что револьвер, «найденный» у Кирьяна Петровых, имеет тот же номер, что и «найденный» у Мартемьяна, то его тут же из числа понятых убрали. А другая понятая вообще заявила: «Я не грамотная и мне безразлично, в чём расписываться, я всё равно прочитать не могу».

По воспоминаниям бывшего участкового милиционера Плюснина, в 1937 году в Усть-Гаревую действительно приезжали сотрудники Добрянского РО НКВД, которые приказали ему ехать с ними. Во время обыска один из приезжих сотрудников залез на чердак, сразу же нашёл лукошко с гранатами, спустился вниз и больше ничего искать не стал. «В протоколе записано, что в моём присутствии был найден наган, но я такого не помню, – рассказывал Плюснин. – Протоколы обыска, по-моему, подписывались в Добрянке в РО НКВД и притом чохом, то есть все сразу».

Примерно в таком же духе отвечал следователям КГБ бывший сотрудник Добрянского РО НКВД Рычин: «В протоколе подписывались все лица, указанные как принимавшие участие при обыске, независимо от того, видели они что-то или нет». Его фамилия была вписана как нашедшего гранаты, но в 50-х он всё отрицал.

Ещё один бывший сотрудник НКВД Зырянов, рассказывая о командировке в Добрянку, откровенно признавался: «Протоколы допроса мы составляли, руководствуясь собственной фантазией». А его товарищ Королёв сообщал, что начальнику Добрянского райотдела НКВД Цыганову была дана «твёрдая установка арестовать 500 кулаков. Цыганов точно выполнил эту установку, арестовывая всех, кто попадёт под руку».

Конь красный, конь чёрный, конь белый

Репрессии 30-х годов против верующих имели широкую географию. Той же осенью 1937 года по 10 лет лагерей получили пятеро староверов из Добрянки: Ф.И. Марков, С.М. Нифантов, Р.А. Бобров, П.А. Бобров, С.И. Ракитин. Их сослали в архангельские либо Тайшетские лагеря. Самому молодому из осуждённых было 60 лет. 

Добрянских «кержаков», которых в протоколах часто называли «сектантами», обвиняли в том, что они якобы «призывали молиться за расстрелянных членов Троцкистско-зиновьевской банды», что на своих собраниях говорили о Советской власти и новых законах как о еврейском законе, по которому они «не должны жить», и со ссылкой на Библию рассуждали: «Появится скоро красный конь и будет война, затем появится чёрный конь, это значит конец власти антихристов (Советской власти), и, наконец, появится белый конь, это значит, будет восстановлена старая царская власть». В 1937 году такие разговоры считались стопроцентной антисоветской агитацией.

В конце 50-х при дорасследовании этого дела был сделан однозначный вывод о том, что проходившие по нему добрянские старообрядцы «были арестованы без наличия доказательств совершения ими каких-либо контрреволюционных преступлений». Но в 1937‑1938 годах этого, по большому счёту, и не требовалось. Старообрядцы уже по вере, по определению своему были для богоборческой власти всё тем же «негодным элементом», который подлежал списанию на «свалку истории».

Анкета священника Романова.

Поделиться:

Комментировать в соцсетях