Наш человек всегда чем-то недоволен. Но если кто-то думает, что недовольство жизнью – это лишь примета сегодняшнего времени, то глубоко ошибается. Просто сейчас, в эпоху Интернета, всё раздражение выплёскивается в публичное пространство, а в прежние времена оно проявлялось то в виде шушуканий в курилках и на кухнях, то в «запрещённых» анекдотах. И в брежневские годы такие «блогеры» имелись, и в хрущёвские, и в сталинские. Представленные в статье документы Пермского государственного архива социально-политической истории касаются начала 30-х гг. ХХ в., но корни недовольства произрастали из 20-х.

Что раздражало людей?

Из гражданской войны и двухлетней консервации Добрянский металлургический завод, некогда одно из лучших предприятий Урала, вышел сильно обветшавшим и, как вскоре выяснится, бесперспективным. Во второй половине 20-х гг. безнадёга наглядно проявлялась в худых крышах цехов, разбитых окнах, ужасной захламлённости заводской территории, в опасном состоянии оборудования, в никудышной охране труда и в наплевательском отношении к работе многих рабочих и техников.

В январе 1928 г. по заводу было отмечено 38 несчастных случаев, в феврале – 55, в марте уже – 72. В Добрянке, как и на других заводах Прикамья, процветали пьянство, хулиганство, прогулы. За 1928 г. на заводе было отмечено 2264 прогула, за первый квартал 29-го – 475. «Доходит до того, что на производстве у станков работают пьяные рабочие, дерутся и бегают друг за другом с ножами», – писала в 1929 г. из Добрянки «Звезда».

Понятно, что такая картина раздражала многих. А со свёртыванием НЭПа появились новые поводы для недовольства: перебои с хлебом, другими товарами («чего не хватись, ничего нет, а то ли было в период НЭПа»), нелады с зарплатой, и на этом фоне постоянные поборы в виде займов на нужды государства.

«Товарищи всё-таки прохвосты и жулики»

В 1932 г., например, в стране шла шумная кампания по «реализации займа 4-го решающего года пятилетки». По спущенному сверху плану население Добрянского района должно было сдать 500 тыс. рублей. По данным на 1 июля, было собрано 360 тыс. 68 рублей. Кто-то сдавал свои кровные деньги сознательно, кто-то добровольно-принудительно, а кто-то выражал недовольство и саботировал кампанию. Поскольку в Добрянке тогда существовали большие задержки с выплатой зарплаты, то основной мотив «антисоветских высказываний», которые фиксировали штатные и внештатные сотрудники ОГПУ, был следующим: сначала деньги дайте, а потом заимствуйте. Вот пара примеров.

Рабочий Добрянского завода А. И. Субботин: «Ну и творится же изнасилование в нашей России (…). Говорили, что добровольно, а между тем в смену-то раза 3 подойдут «подписывайся на заем». Я нынче на 10 рублей подписался, а в прошлом году ни копейки. Они меня и осмеяли, на доску раскрашивали, мне ни жарко, ни холодно. Раз денег нет – не строились бы. Даже с пенсионеров и то дерут». Позже «длинный язык» подведёт А. И. Субботина под статью. За антисоветскую агитацию он получит 8 лет лишения свободы.

А вот записанные агентами ОГПУ откровения рабочего, члена Добрянского поссовета Я. П. Таскаева: «Товарищи всё-таки прохвосты и жулики. Путём изнасилования и хитрости навяливают заем. Устроили митинг, начали предлагать заем: «Ну, кто подпишется?» Все молчат. «Давайте голосовать». Из 100 поднимется 20 рук. «Кто против?» Никого, все боятся поднять руку. «Ну, раз молчат, значит согласны». Завтра приходят в цех: «Подпишись». Рабочий не подписывается, а если и подписывается, то не много. Агитатор опять говорит: «Что товарищ, не слышал постановления?» Вот так всё идёт (…). Вообще у нас правители в поссовете сидят ни к черту не годные, не входят в положение человека, прямо обдирают».

«Полное варварское издевательство»

Как показывают донесения, недовольство людей политикой советской власти носило не только конкретный, но и общий характер. Многие сравнивали её с жизнью до 1917 г. и в годы НЭПа, рассуждали о зарождении новых классов.

«Я совсем не читаю газеты, потому что в наших газетах правду не пишут, – засвидетельствовали в 1933 г. сотрудники ОГПУ рассуждения добрянского рабочего С. Н. Первушина. – Пишут, что у нас всё хорошо, а за границей голод, как раз наоборот. Говорят о постройке социализма (…), а это постройка нового крепостного права. Раньше на помещика работали 180 дней в году, а остальное на себя и кормили семью, и можно взять что угодно в дом, а теперь рабочий работает в год 365 дней, да субботников не пересчитать, а зарплату по 2-3 месяца получить невозможно. Коммунисты говорят, что раньше существовали классы, нужно их уничтожить, а теперь эти классы и правят, и рабочий в угнетении. Говорят, рабочий доволен властью. Взять для примера Добрянку: довольны 200 человек, которые сыты, а тысячи против».

Как сообщалось в одной из сводок за 1933 г., пьяный рабочий прокатного цеха, бывший красный партизан П. Г. Дроздов, проходя по улице, «кричал, что он партизан, что он скоро зажмёт коммунистов, что они нас давят и мы их давить будем. Мы боролись, завоевывали свободу и уничтожили класс, а теперь опять классы».

О разделении советского общества на «шпану» (советских руководителей, коммунистов, выдвиженцев) и простых рабочих рассуждал и машинист электростанции П. И. Покумин. «Это не жизнь – прежде человек свободно себя чувствовал, а теперь (…) сделались рабами. Теперь отработаешь часы и если больше не идёшь, то тебе дают кличку оппортуниста, а сами не знают что такое оппортунист. Бились о классах, а теперь кругом класс: заходи в техническую столовую, там комнаты по номерам, кормят всю шпану с разных блюд и закрыто, чтобы рабочий не видал. А ты, рабочий, сдохни с голоду. Кто завоевывал свободу, это теперь забыто».

Не менее откровенно высказывался рабочий Ф. А. Дозморов: «Жизнь ни к черту не годная, рабочий голодный и полуголодный, пайка не хватает, деньги выдаются неаккуратно, сахару и того нет. Хотя бы жил человек и дети чаем, но и чаю нет. Полное варварское издевательство, сдохнет рабочий с голоду. (…) На собраниях говорят только одне коммунисты, а наш брат не смеет и рта открыть».

Заграница нам поможет?

Крайне опасными для государства были высказывания, напрямую касавшиеся необходимости устранения власти коммунистов и Сталина. В том числе при помощи заграницы, что, естественно, граничило с изменой Родине.

«При этой власти никогда хорошо не будет и сначала надо думать о перемене власти, а потом о снабжении, – рассуждал в 1933 г. служащий В. А. Дозморов. – Японцы уже наших чешут на Дальнем Востоке, когда-нибудь и сюда доберутся».

Попал в сводку и крестьянин из д. Ярино С. Т. Коркодинов, который договорился до того, что вот-вот «иностранцы объявят войну», что «с Белого моря на нас идёт Франция и Англия, из Сибири – Америка», что «наши всех мобилизуют, повезут на фронт лошадей и скот». Откуда Коркодинов набрался этого, ОГПУ не установило.

«Не строители вы, а губители…»

Огромное недовольство жизнью проявлялось среди раскулаченных крестьян в спецпосёлках района, где, по данным райкоменданта Шилова, летом 1932 г. из-за полного отсутствия хлеба происходила «настоящая голодовка». «На почве голода проявляются различные заболевания, люди пухнут», – сообщал он начальству.

Агентура ОГПУ фиксировала массовые разговоры о бегстве из ссылки: «Все пойдём, а здесь с голоду подыхать не будем». Впрочем, спецпереселенцы высказывали требования и лично райкоменданту. «Дайте хлеба или отправляйте на родину, что вы нас здесь мучаете и что над нами издеваетесь, враги, паразиты!» – кричали ему в Верх-Истоке. «Сколько было заготовлено нами хлеба. Вы его прожрали, теперь морите нас голодом. Разорили всё государство, варвары, не строители вы, а губители, захватчики, бандиты», – вторили в спецпосёлке Луховском.

В начале 30-х органы ОГПУ действовали ещё в рамках закона, и поэтому докладные в основном направлялись в органы местной власти для принятия мер по улучшению положения. Но не за горами был 1937 год

---